Ты никогда не умрешь. Повесть - Артур Ктеянц

– Матфей.

– Я помню. Это вам, – сказала она и положила бутылку на крыльцо.

Я предложил выпить вместе. Это был вечер пятницы. Мы проговорили всю ночь, как будто были знакомы тысячу лет, а утром она уехала. Ровно через неделю она появилась снова, и таким образом у нас зародилась традиция проводить вместе каждую пятницу. Мы вели себя, как дети: дурачились, ходили в кино, играли в боулинг, иногда вечерами просто бродили по улицам. Мила оставалась с ночевкой, и мой дом наполнялся светом и радостью. Она настолько красива, что иногда мне хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности всего происходящего. Часто, проснувшись среди ночи, я смотрел, как она мирно спит, и тогда мне хотелось, чтобы ночь длилась долго.

Голос Милы вернул меня в реальность. Картинки прошлого сначала потеряли очертания, а затем и вовсе растворились. Мы перебрались на диван.

– Как поживает редактор-невидимка? Судя по твоему взгляду, день сегодня был особенно насыщен искусством, – сказала она, протягивая бокал с вермутом.

– Ты угадала, сегодня я поработал на славу, но только с поэтами. Спасибо за планшет, теперь я могу брать работу с собой. В баре «Мёд» днем почти не бывает посетителей, там варят лучший кофе в городе и работается отлично.

– Поэты порадовали?

– Из пятидесяти авторов – только трое.

– Ты жестокий человек, – улыбнулась Мила, – сложно выжить под твоим редакторским скальпелем.

– Поверь, мне тоже нелегко. Кровь – любовь, плечи – свечи, никогда – навсегда, розы – слезы – это все преследует меня как минимум еще несколько часов после выключения компьютера. Все эти стихи о родине…. В них нет жизни, это не поэзия, и не надо быть редактором, чтобы понять это. Достаточно иметь голову и два глаза в этой голове, хотя можно и один.

– Я, конечно, рискую нарваться, но мне кажется, что настоящий поэт – это не тот, кто пишет хорошие стихи, а тот, у кого хватает наглости сохранить их или, еще хуже, – отнести в редакцию, считая, что его поэзия нужна людям.

– Может, ты права, я уже и сам не знаю. Среди присылающих рукописи – высокий процент пенсионеров. Видимо, не зная, куда деть свободное время, они начинают творить. Как правило, пишется у них много, и все на уровне семиклассника. Я лично не знаю ни одного поэта, начавшего писать в старости. Где-то к тридцати годам поэт приближается к вершине своего мастерства и всю оставшуюся жизнь поддерживает уровень, читает умные книги, впитывает в себя ту концентрированную истину, которая впоследствии прослеживается в стихах.

– Люблю, когда ты выходишь из себя, – сказала Мила и прилегла, положив голову мне на колени

– Вот почему ты спросила про работу?

Лукавая улыбка скользнула по лицу Милы.

– Расскажи о своей книге. Когда думаешь поставить точку?

– Сложно сказать. За год работы удалось написать больше половины задуманного. Я поставил перед собой задачу, с которой едва справляюсь. Иногда кажется, что я никогда не закончу ее.

– Ты справишься, я верю. Обещай, что я первая прочту.

– Обещаю. Хватит обо мне, ты как?

– Хорошо, только устала немного. Сегодня был сумасшедший день. Нам достался тендер на большой проект, в общем, как всегда: шеф добывает тендер, обещая клиенту в короткий срок за минимальные деньги сдать объект, спокойно отправляется отдыхать на какой-нибудь остров, а мы, в свою очередь, должны не уронить имидж компании. Вот она справедливость, Матфей: одни валяются на пляже, грея филейную часть на солнышке, а другие до потери сознания сидят в офисах.

Наступила тишина. Мила лежит на диване, я пью вермут и думаю о сегодняшнем дне. Через некоторое время дыхание Милы становится ровным, она спит. Стараясь не создавать шума, встаю с дивана, кладу ей под голову подушку и укрываю маленьким пледом.

2

Милы уже не было дома, когда я проснулся. Мы оба сходимся во мнении, что с восьми утра до двенадцати дня – оптимальное время для работы, и я уверен, что она сейчас трудится над новым проектом. Как всегда, она ушла не попрощавшись. Мы никогда не прощаемся.

Я сижу в баре «Мёд» за моим любимым столиком у окна, из которого открывается вид на оживленный проспект. Когда я вижу динамику дороги, наблюдаю за вечно спешащими автомобилями, то почему-то чувствую себя спокойно, оттого что мне никуда сейчас не нужно бежать. Я уже на работе, чашка кофе и планшет с файлами – мои главные инструменты.

«Мёд» – это бар моего друга Давида. Он профессиональный пасечник, или, как он просит себя называть, «пчелиный король». О пчелах Давид знает все. Мне кажется, даже пчелы не знают о себе столько, сколько знает о них Давид. Бар для него скорее увлечение, нежели бизнес, а настоящий источник заработка – это семьсот ульев.

Здесь для меня действует пожизненная скидка на все, но заказываю я только кофе, за исключением тех дней, когда мы с Давидом устраиваем коньячные посиделки. Это бывает довольно часто, и в свое оправдание скажу, что несколько раз пытался заплатить за выпивку, но ничего не вышло. Давид пригрозил, что если я хотя бы раз заплачу за что-то в его заведении, то он скажет охране, чтобы меня больше не впускали. «Ты – бедный писака, хоть и живешь в хоромах, а я – пчелиный король. Для меня большая радость, что ты приходишь сюда. Жизнь – штука непредсказуемая: может, завтра пчелы изменят мне с другим пасечником и улетят, тогда я стану банкротом и буду жить в твоей прихожей,» – сказал он однажды.

Я как раз собирался отложить повесть, которую читаю уже больше часа, когда в дверях появился Давид. Одет он в белый спортивный костюм. В гардеробе Давида можно насчитать великое множество спортивных костюмов, и почти все они белого цвета. Он принципиально не носит строгой одежды. Крепкое телосложение и своеобразная походка, выдают в нем спортсмена. В молодости, Давид сильно увлекался боевым самбо.

– Мое почтение, – сказал он и бросил зонт на стойку бара.

Бармен повесил зонт на вешалку и вернулся к работе.

– Привет, Давид. Ты почему не спишь в такую рань, да еще и в субботу?

– Старею, брат, старею. Тридцать шесть – это тебе не хухры- мухры, это, знаешь ли, возраст. Как известно, чем старше человек, тем раньше он просыпается по утрам.

– Антон, принеси нам, как всегда, – крикнул он бармену и присел за столик.

– С утра пораньше? – спросил я.

– Мы по глоточку, тем более что есть повод.

– Что еще за повод?

– Лера беременна.

– Ничего себе! Поздравляю, – воскликнул я и обнял Давида. – Ты же недавно говорил, что вы больше не планируете детей…

– А мы и не планировали.

– Только что жаловался на возраст, ах ты, старый пройдоха.

– Третий ребенок, брат. Мне самому не верится.

Антон принес закупоренную бутылку коньяка, плитку горького шоколада и два бокала.

– А Лера что?

– Ничего, – тяжело вздохнул Давид, – говорит, если буду себя плохо вести, бросит меня с тремя детьми.

– Смешно.

– Да уж.

Давид наполнил бокалы на одну треть.

– Крестным будешь?

– Буду.

– Ну и славненько. Твое здоровье, – сказал он и пригубил, – я не сильно мешаю тебе работать?

– Нет, я давно уже здесь, больше часа читал повесть.

Какое-то время мы молчали, наблюдая, как Антон старательно полировал стойку бара.

– Твои странные отношения с Милой еще продолжаются? – спросил Давид.

– Да.

– Она пугает меня…. Все девушки на свете хотят замуж, а Мила ведет себя, как парень- холостяк.

– Она не верит в любовь, – сказал я, – она другая.

– Я тоже не верю в любовь, но что делать с тобой?

– Я в порядке.

– Мне кажется, ты любишь ее больше жизни, Матфей, признайся, я прав?

– Ты же не веришь в любовь…

– Причем здесь я! Ты в нее веришь, значит, с тобой она может случиться. Прости, что вмешиваюсь, просто я переживаю за тебя. О ней известно только то, что она работает в строительной компании, одна воспитывает шестилетнего сына и живет с родителями. А, ну да, чуть не забыл, – ей 28 лет.

– Мне больше ничего не надо.

– Ты до сих пор не знаешь, кто разбил ей бровь в тот вечер и как она оказалась возле твоего дома, – сказал Давид, наполняя рюмки. – Меня это просто с ума сводит. Ну, как так можно? Я бы уже вытряс из нее всю информацию за те три года, что вы знакомы. Когда она уезжает из города на несколько недель, я вижу, как ты скучаешь, хоть и стараешься не подавать виду.

– Все мои отношения с женщинами заканчивались одинаково. Сюда можно отнести и бывшую жену. Я не знаю, что делать, Давид, не знаю. Я просто импровизирую. Раньше я думал, что нужно быть прагматиком, планировать будущее, но на практике все рассыпалось на мелкие кусочки. Мне тридцать три года, а я до сих пор не нашел себя, не знаю, куда иду.

– Хорошо, почему вы видитесь только раз в неделю?

– Потому что у нее работа, ребенок и много других дел. Не забывай, мы не пара, мы друзья. Кстати, видимся мы чаще. Раз в неделю, точнее, каждую пятницу мы отмечаем день знакомства.